Современный концепт детства становится причиной выученной беспомощности. Вместо того чтобы сразу налаживать взаимодействие с миром «как взрослые», люди живут за партами — в жестких институциях, где все действия предопределены учебным планом и внутренним регламентом. Большинство детей воспринимает школу как негативную среду, а себя в ней — наименее привилегированным классом, а точнее — заложниками.
С раннего возраста нам прививают пассивность и мысль о том, что мы никак не можем повлиять на условия своего существования. Люди оканчивают школу и переносят соответствующие паттерны в дальнейшую жизнь, попутно зарабатывая ментальные проблемы: из-за отсутствия ощущения контроля над собственным бытием развивается тревожность, потому мы и живем в эру ксанакса.
Мои родители посмеивались надо мной 19-летним из-за того, что в этом возрасте я продолжал считать себя подростком. Кажется, для предыдущих поколений ты становишься взрослым в ту самую секунду, когда тебе исполняется 18. Ну или когда приходит повестка из военкомата.
Но совершеннолетие больше ничего не значит — кроме того, что с этого момента уже не нужно носить с собой отфотошопленную ксерокопию паспорта и иногда просить друзей постарше купить бухло.
Если изучить оценки на сайте IMDb, то можно обнаружить, что в 20–30 лет миллениалов продолжают интересовать фильмы про школьников. «Давай посмотрим „Хорошо быть тихоней“», — предлагает мне сосед, а ведь это история про девятиклассника. Зачем мы смотрим кино про жизнь 15–17-летних? Это эскапизм или попытка закрыть гештальты подросткового периода, который почему-то продолжает продолжаться?
Постиндустриальный мир нуждается в переосмыслении всех понятий, связанных с возрастом.
Осуждение миллениалов — следствие конфликта с предыдущими поколениями, которые живут концептами прошлого века. Мы как будто еще не синхронизировались с реальностью и продолжаем требовать от себя и других то, что было актуально для наших бабулек и дедулек.
К тому же мы просто потеряли ярлыки «взрослости»: созревание больше не настолько видимый процесс, как прежде.
В свои 30 ты можешь быть успешным карьеристом и взвалить на себя колоссальную ответственность, но не иметь семьи и продолжать одеваться «как ребенок».
Раньше зрелый человек не только обзаводился семьей, но и, например, обладал каким-никаким движимым и недвижимым имуществом. Однако эти показатели взросления остались в прошлом. Мы живем в эру развития шеринговой экономики, осознанного потребления и растущей моды на аскетизм. Современные взрослые все чаще предпочитают снимать жилье, пользоваться общественным транспортом, такси и каршерингом, а не личным авто, вместо дорогих брендов носят то, что считается масс-маркетом, или даже берут одежду из вторых рук.
Секонд-хенды — это не только не стыдно, но и модно: вконтакте заполонили сообщества винтажных шмоток, а каждый второй мой друг осуждает «потреблятство» и покупку статусных вещей. Понятия «взрослый человек» и «материальное накопление» перестали ассоциироваться друг с другом.
Молодые люди все меньше пьют, занимаются сексом, реже обзаводятся семьей и работают на полной ставке. Миллениалов обвиняют в нежелании брать на себя ответственность, в лени, в том, что им всегда скучно. Но… что в этом плохого?
Число случаев подростковой беременности в развитых странах сокращается. Уровень насилия в молодежной среде тоже падает, в том числе благодаря миграции из «реальной» жизни в онлайн.
У меня был друг с формой СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), для которой характерна агрессивность. Родился бы он чуть раньше — стал бы гопником и бил «лохов», ну а так сидит тихо в своем World of Warcraft.
Что касается скуки, то здесь все дело в изменившихся ценностях: теперь нам уже недостаточно просто «хорошей» должности с «хорошей» зарплатой. Нам нужна такая работа, о которой может мечтать ребенок, — интересная и веселая. А значит, все больше людей стремится заниматься чем-то «своим».
Да, миллениалы тратят значительную часть месячного бюджета на аренду. Финансовая незащищенность и отсутствие возможности делать сбережения приводят к тому, что люди теперь предпочитают поздно заводить семью и детей или отказываются от этого вовсе.
«Да я же внуков хочу! Это биологический тупик!» — кричал мне отец после моего каминг-аута.
Ну да, внуков ты, может, и не дождешься, но так ли плоха бездетность для мира, в котором население увеличилось на 5,6 млрд. голов за 100 лет?
Авторы статей о миллениалах рисуют депрессивное будущее: в нем постаревшие люди с ментальными расстройствами не выходят из собственных квартир размером со скворечник и мастурбируют на VR-порно.
Но скорее всего, мы никогда не постареем, а лениться нам не позволят быстро меняющаяся среда и набравший сумасшедший темп технический прогресс. Нам не светит отдых на пенсии — мы умрем тинейджерами и даже в 90, скорее всего, будем вынуждены постоянно работать, учиться и менять свои привычки. Нам никогда не удастся застыть в одном образе жизни.
Развитие медицины этому тоже способствует: если обе мои бабушки заканчивали свои дни прикованными к больничной койке, то полумертвого меня, скорее всего, на работу будет таскать экзоскелет. В каком-то смысле понятия «взрослость» и «инфантилизм» амбивалентны и синонимичны.
Для предыдущих поколений «быть взрослым» — значит не думать, не хотеть и не выбирать.
То есть соответствовать тем паттернам поведения, которые тебе навязывают общество и государство (как бы «родители»). Быть взрослым — значит признавать власть «родителей», а следовательно — быть ребенком.
Наши бабушки и дедушки жили в куда более патерналистской стране. Образы Родины и матери символически объединялись в единую «Родину-мать», а еще были партия и вождь (как бы «отец»). Это так похоже на настоящее родительство — когда некий институт насилия именует свою деятельность «заботой».
Они жили по более-менее универсальным и работающим инструкциям, а сегодня у молодых людей этого нет — они вынуждены на ходу адаптироваться в условиях перманентной социальной, экономической и технологической революции. Горизонт планирования отсутствует.
Даже диплом ничего не гарантирует. Исторически рекордное количество людей имеет сейчас формальное образование, оно фетишизировано сильнее, чем когда-либо. Но это вовсе не значит, что у них сложится успешная карьера, они добьются финансовой защищенности и даже вообще найдут работу. В конце концов, в отличие от их предков, молодых людей никуда не «распределяют» в принудительном порядке. Если только они не мои друзья из Беларуси, которых после окончания торгового колледжа закон обязывает два года работать кассирами в магазине.
Предыдущие поколения мало что выбирали сами — пространство для маневров было ограниченно. Сейчас же у нас опций столько, что необходимость постоянно принимать одно из множества возможных решений не только вводит в ступор, но и дарит нам уютный тревожный фон.
Совершая тот или иной выбор, мы расходуем внутренние ресурсы, а они исчерпаемы.
Каждый день вы можете пользоваться ограниченным объемом силы воли, а тратится она на все — даже если вы просто стоите в магазине и пытаетесь понять, какая шоколадка из пятидесяти представленных на прилавке наиболее хороша с точки зрения соотношения «цена — качество».
Ежедневно мы гробим огромное количество сил на огромное количество решений, которые даже не всегда осознаются, — и неудивительно, что порой нас просто не остается на «правильные» и «серьезные» вещи.
Поэтому стоит критически относиться к тому, что наши предшественники считают нас тотально ленивыми: возможно, за один поход в магазин мы сжигаем больше ресурса силы воли, чем они расходовали за несколько дней. К тому же предыдущие поколения не растрачивали себя на множество технологических отвлечений и гигантские объемы данных.
Информационный фон с преобладанием плохих новостей о мире, в котором мы живем, и социальные сети, провоцирующие на постоянные сравнения себя с другими, становятся причинами тотальной фрустрации.
Чтобы справиться с ней, достаточно не добиваться исполнения своих самых заветных мечтаний, а всего лишь делать маленькие шаги в их направлении.
И если, например, вы ловите паническую атаку от очередной новости о домашнем насилии — просто перечислите хотя бы 100 рублей в НКО, которая занимается соответствующими проблемами.
Если вы сравниваете себя с идеальными и успешными людьми, сокрушаясь по поводу собственных неудач, то для начала хотя бы покиньте дом родителей и начните жить с ровесниками — пусть и не в лучших условиях.
А если вы страдаете из-за незакрытых гештальтов детства и чувствуете, что чего-то недополучили, — просто дайте это «что-то» другим. Хотите на ручки? Сами возьмите на ручки кого-нибудь, черт возьми.
Инфантилизм можно считать своего рода привилегией, которая существует в том числе благодаря эмансипационным движениям прошлого века. Это слово происходит от латинского emancipare, что означает «освобождение от власти родителя». Феминистки и гей-активисты добились того, что нам больше не обязательно вести «правильный образ жизни», заключать в 22 года гетеросексуальный брак и заводить детей. Огромное количество людей получило возможность жить для себя, с чистой совестью игнорируя общественные ожидания.
Притесняемые социальные группы, кстати, могут быть куда более инфантильными. И если говорить о гей-культуре, то подростковый возраст не лучший период для ЛГБТК. Не наше время, чтобы жить. Вместо того чтобы просто быть тинейджерами, мы тратим юность на осознание и принятие своей сексуальности, попытки адаптироваться в недружелюбном мире, на бесконечную рефлексию и выстраивание отношений с семьей, которые все равно остаются сложными. Радости подростковой поры переносятся на возраст более поздний — ассоциирующийся в том числе с экономической независимостью от родителей.
Так что иметь возможность быть ребенком — это, помимо прочего, значит еще и праздновать свою свободу.
Инфантильность нельзя назвать безусловным недостатком — скорее, она представляет собой способ адаптации в условиях современного мира, которые мы не выдерживаем.
Возможно, наиболее полно и ярко эта черта проявляется, когда люди занимаются искусством. К тому же инфантильность здесь «легитимный». Зачастую именно те, кому сложнее других отпустить свое детство, становятся художниками.
Знаменитая скульпторка Луиза Буржуа до последнего (она ушла из жизни в 2010 году) была зациклена на темах и травмах раннего возраста: то ваяла паучих (в этом метафорическом образе угадываются черты ее матери-ткачихи), то изображала поедание отца. Несчастная инфантилка, которая до 98 лет не могла отпустить свое детство, — но и талантливая художница, обладательница «Золотого льва» Венецианской биеннале.
Можно вспомнить и Джеффа Кунса. Тот вдохновляется не чем-то «серьезным», а фигурками собачек из воздушных шариков, тоже родом из детства. Скульптура в виде такого зверька его авторства была продана за 58 млн долларов.
Так что, заметив в себе инфантильность, не обязательно ее вытравливать, пытаясь подстроиться под требования среды, — возможно, среду нужно подстроить под себя.
И помните, что «миллениалы» — это грубое обобщение.
Теория поколений нужна скорее маркетологам, чем нам с вами. Она существует, чтобы вы потребляли — например, эту статью.
Продавая что-либо, гораздо легче и выгоднее манипулировать людьми через обобщения, навязывая им определенную самоидентификацию, чем пытаться видеть в потребителях индивидуальность и общаться с каждым из них по отдельности.
Как бы там ни было, главная причина затянувшегося инфантилизма вовсе не в страхе взросления и не в социальных и экономических вызовах. Мы просто боимся приближаться к смерти.
