У нас ноябрь. В нем надо спать.

Под звук закипающего чайника.

На топчанчике в кухне, когда слышно, как шипит газ, как вода собирается с силами, чтоб забурлить, как гудит металл и как пузырьки цепочками устремляются вверх… И кто-то дожидается кипятка и заваривает чай, и кидает веточку чабреца прямо в чашку. Запах дикого поля разливается в воздухе. И ты засыпаешь окончательно.

Под шум прибоя.

Если спишь рядом с морем, слышно, как волны колышат гальку и как деликатно позвякивают в воде ракушки, трутся друг об друга. Будто попискивают.

Под разговор посторонних женщин о бытовом и житейском, вполголоса, рядом, в дороге, в поезде. «В этом году огурцов мало засолила – приболела в сезон, да и внучку привезли – не до банок было…» «А мои не приезжали, я пока ждала, наварила варенья – из абрикосов, из белой черешни, скоро айвой займусь… Ох, косынка сползла». И вздохи.

Под тихий спор двух незнакомых мужчин за стенкой — об умном, например, о книге, которую точно никогда не прочтёшь. «Не понимаю, что тебе там понравилось? Анализ слабый, поверхностный, сплошное выпячивание собственного мнения… Я, я, я! А фактов – минимум». «Согласен, много субъективного, но как блестяще изложено! Рискованно, на грани скандала, а спорить не хочется…» И выходят курить.

Спать, спать.

Под стук дождя о подоконник, когда некоторые капли крупнее и грохаются с высоты, а другие сыплются манкой, часто-часто. А мимо изредка ездят машины, попадают колесами в лужи, и вода разливается длинным звуком.

Осень, когда она серого цвета, это как свобода, как жизнь за тем, когда подведена черта; как пауза, когда что-то закончилось, а новое не началось; как момент, когда ты уже попрощался с теми, кто здесь, но еще не сел в самолет и не улыбнулся тем, кто там; как чистый лист, на котором все можно нарисовать по-своему…

Под треск поленьев, сгорающих в камине, и прочую тишину, а за стенами вокруг чтоб деревья во множество заградительных рядов, качаются, переплетаются ветвями, мокнут…

Под свист и шелест крыльев ночной птицы, пролетающей мимо форточки. Чтоб как в английских романах: «Было слышно, что сова вылетела из леса и задела когтями живую изгородь».

Под мерные завывания ветра, который гуляет по свету, выносит душное, сносит лишнее, заставляет беречься, дует и запрещает выходить из дому, запирает крест-накрест двери — надолго, надолго.

Под звук колыбельной, которую поют ребенку, или читают сказку, а ребенок возится, что-то спрашивает, смеется, роняет игрушки и одеяло.

Под шелест переворачиваемых страниц, когда кто-то читает рядом бумажную книгу, хихикает, старается не шуметь, хмыкает, шуршит карандашом – делает заметки.

Как хорошо засыпать, когда в ногах или у живота крутится юлой кошка или собака, устраивается поудобнее, а потом начинает так облизываться, что аж качает кровать.

Когда в соседней комнате кто-то молится без надрыва или утюжит пододеяльник и напевает, или целуется в сумерках.

И пусть идут дожди – они всему придают неопределенность и законченность одновременно. Пусть нависают свинцовые небеса – придавливают, как бабушкино ватное одеяло. И низкие облака пусть плывут – отгораживают от суеты, в них — как в перину, в кокон, в объятия, в пледы. В компостную яму. В берлогу. Зарыться и замереть. Ведь с самого утра начинаются сумерки, а значит, ничего обязательного. И так на ближайшие полгода. Пока не рассветет.

Осень, когда она серого цвета, это как свобода, как жизнь за тем, когда подведена черта; как пауза, когда что-то закончилось, а новое не началось; как момент, когда ты уже попрощался с теми, кто здесь, но еще не сел в самолет и не улыбнулся тем, кто там; как чистый лист, на котором все можно нарисовать по-своему.

Но это потом, потом, завтра, все завтра или весной…

найти — понадобится карта: в себе запрячусь и запрусь.

смотри — зима начнется завтра, а я, пожалуй, не начнусь. (Кукла Саша)

(Кукла Саша)

из snob.ru