Александра Петуховская живет в Польше вместе с мужем, кошкой и собакой, говорит на 4 языках и пишет о том, каково это — быть феминисткой, чайлдфри, либералом и эмигрантом в одном лице. Несмотря на то, что это не всегда просто, некоторые ее тексты невозможно читать без улыбки, особенно этот, про жару.
Мы сначала посмеялись, читая рассказ Александры, потом показали его своим котанам и песелям со словами «Видали, тут про вас пишут», а потом решили поделиться им с вами. Самое то в жаркую погоду.
Где-то между часом и двумя ночи мы ложимся спать. Я говорю мантру «Жарко-жарко-жарко, как же тут, блин, жарко», а муж говорит мантру «Мне вообще-то завтра на работу вставать». Собака залезает под кровать, а кошка ходит по кухне. Я ворочаюсь, задыхаюсь, раскидываю руки и ноги и чувствую, как мое тело плавит матрас. Так проходит час или полтора. Я начинаю впадать в слабый сон.
Собака понимает, что вот он — ее момент, я больше не ворочаюсь, и запрыгивает к нам на кровать. Она ложится в районе наших ног животом кверху, упираясь при этом жилистыми лапами в мою ногу. Я говорю, что запрыгивать к нам на кровать не надо, потому что собака мохнатая, теплая и царапает когтями. Собака говорит: «Ну попробуй меня выкинуть», и я начинаю выдавливать из кровати аморфную собакоподобную массу, у которой нет лап (они предусмотрительно прижаты) и которую не за что подцепить. У этой массы есть только удвоившийся по отношению к дневному вес.
Наконец я допинываю собаку до края кровати, и она шлепается вниз. «Это ничего, — говорит собака. — Ты, наверное, перепутала меня с какой-то другой нежеланной собакой, я сейчас еще попробую залезть». Цокая когтями, собака обходит кровать и залезает на нее еще раз, стараясь не задевать мои ноги. «Я все равно не хочу с тобой спать», — говорю я и медленно спинываю ее, пока не услышу «бух» и цокот приземлившихся когтей. Собака говорит, что она была обо мне лучшего мнения, и заходит со стороны мужа. Я изгибаюсь по диагонали и выпинываю собаку из-за мужниных ног. Собака предлагает внести соскок с кровати в олимпийскую программу. Я предлагаю всем поспать. Собака удаляется под кровать и обиженно вздыхает и кряхтит оттуда.
Муж говорит, что он меня очень любит и нам надо слиться в объятии. Я говорю мужу, что обниматься в такую жару смерти подобно, и пытаюсь отвратить его от этой затеи. Муж просыпается и спрашивает, зачем я его бужу, ему вообще-то завтра на работу вставать.
Кошка грудным голосом говорит, что ей не хватает ночных развлечений. Она сейчас нам покажет, как это делается, и мы, так и быть, можем присоединяться. Кошка показательно гарцует пару раз туда-сюда с топотом копыт. Я говорю кошке, что никто к ней присоединяться не станет, все хотят спать. «Ну и ладно тогда, — говорит кошка, — я обиделась». И взлетает на кухонный шкаф под потолком. Минут через пять она бросается вниз на холодильник, как опозоренная девица в горное ущелье. Звук такой, как будто падает мешок крупы. «Я кое-что забыла сделать там, внизу», — говорит кошка и идет в ванную. Там она окапывается в гравии (на самом деле это бентонитовая глина). Я говорю кошке: «Ты уже все закопала!» «Что? Я не слышу», — говорит кошка, разбрасывая гравий вокруг себя. Я говорю: «Ты уже закопала!» «Не могу разобрать, что ты говоришь», — отзывается кошка, шаркая когтями по пластику. Я говорю: «Закопала уже!» «Не слышу тебя», — говорит кошка, шаркая когтями по плетенной из бамбука тумбочке. Потом она выходит из ванной и говорит: «Так что ты говорила-то?» Я говорю: «Закопала!» Кошка говорит: «А, ну я так и подумала. Но я вернусь на всякий случай и еще немного поскребу». Кошка возвращается в ванную и говорит: «А как чудесно точить когти об эту тумбочку!»
Муж говорит, что он нашел удивительное положение тела, в котором можно издавать такие звуки, как свист, треньканье, сипенье или рык. Я говорю мужу, что ему надо перевернуться на бок. Муж говорит, что ему вообще-то завтра на работу вставать.
Собака говорит, что на пустой желудок ей не спится, и, цокая когтями, идет на кухню. Там она окапывается в гравии (на самом деле это сухой корм). Она подцепляет его ртом, и не вошедшие в собаку остатки гулко падают в пустую металлическую миску. Затем, влажно шлепая, собака пьет воду и прикидывает, войдет ли в нее еще немного гравия. «Я попробую», — говорит собака. Затем она снова возвращается под кровать, и у нее получается заснуть. Во сне собака видит нехороших людей, которых надо отогнать. Лаять во сне собаке не удается, и она говорит просто «Вуф. Вуф. Вуф». Я говорю собаке, что ей это снится и нечего тут вуфкать. Собака замолкает, и ей начинает сниться хороший сон, в котором она бежит за добычей. На деле она скребет когтями об пол. Я говорю собаке, что жизнь есть сон.
Муж говорит, что он всегда мечтал вот так вот широко раскинуть руки и ноги в кровати. Я говорю, что это прекрасно, но мне тоже нужно какое-никакое пространство для сна. Я говорю мужу, что ему надо перевернуться на бок. Муж говорит, что ему вообще-то завтра на работу вставать.
Тут собака с громким криком выскальзывает из-под кровати и говорит, что защитит нас всех от человека, который между третьим и четвертым часом ночи прошел по лестничной площадке, потому что она, во-первых, страшная, а во-вторых, бесстрашная. Муж говорит, что ЕМУ ВООБЩЕ-ТО ЗАВТРА НА РАБОТУ ВСТАВАТЬ. То есть говорит он совсем не это, но смысл всем понятен.
Просыпаются птички. Птички говорят, что хотя ночь темна и полна ужасов, но конец этому близок и скоро взойдет солнце. Я говорю, что Cолнце — это Звезда Смерти, и оно зажарит нас всех.
Соседи, которые, видимо, работают пекарями и водителями общественного транспорта в утреннюю смену, говорят, что им пора на работу. Город говорит, что надо немедленно спасать какого-то несчастного на скорой помощи. Виу-виу-виу. Трамвай с рокотом проезжает по мосту и говорит: «Ух, мощны мои лапищи!»
Где-то после четырех энтузиазм птиц-огнепоклонников спадает, кошка спит на шкафчике на кухне, собака спит под кроватью, а муж спит рядом со мной. Я наконец-то охлаждаюсь до той температуры, когда уже можно заснуть.
Я сплю.
А у вас сейчас жарко?
