В жизни она редко плачет. Но может заплакать, посмотрев хороший фильм, или на спектакле, когда что-то очень растрогало. Раньше, когда была моложе, плакала от обиды. Сейчас не плачет, потому что не обижается — считает, сама не безгрешна, ищет вину в себе. Когда бывает стыдно, предпочитает извиниться.
Обаяние Алисы Фрейндлих безгранично — женское, человеческое, актерское. Причем так было и 30, 40 лет назад, и сейчас…
Когда-то, еще на заре их отношений, будущий супруг, режиссер Игорь Владимиров, сказал Фрейндлих: «Твой стиль — гамен, мальчишка-сорванец. Не меняй его никогда». И она следует его совету всю жизнь: «Я даже стесняюсь того, что называют шикарным. У меня есть, например, шубка норковая. Но я редко ее ношу. Она чаще в шкафу висит и кормит моль. Предпочитаю удобную спортивную куртку. Украшения люблю. Но часто просто забываю, что купила новые серьги. Так они и лежат».
Она проста и одновременно изысканна — а на экране может быть как нескладной начальницей Калугиной, так и королевой Анной Австрийской. Она обладает своей, особой манерой во всем — в том, как говорит, двигается, слушает собеседника, смеется, даже в том, как берет сигарету. При этом — ни грамма манерности.
Все ее киногероини абсолютно разные. Ими восхищаешься, им сочувствуешь, они возмущают — но всегда понимаешь, что есть у них какая-то своя правда, своя боль, как у Огудаловой из «Жестокого романса» или у провинциальной стареющей примы из «Успеха». А еще за всеми ними очень интересно наблюдать — так много нюансов привносит в их «рисунок» актриса! Сколько шарма в ее отчаянной, по-детски непосредственной пенсионерке Тумановой («отечественной мисс Марпл») — героине сериала «Женская логика», сколько озорства и молодого куража в 90-летней скульпторше из фильма «На Верхней Масловке».
Наверное, все эти качества сполна присущи и самой Фрейндлих, которая никогда не боялась пускаться в авантюры, решительно менять судьбу, шагать в неведомое. При этом — пройдя огонь, воду и медные трубы — не потеряла в себе ребенка.
Сегодня трудно, нет, невозможно, невероятно представить, что долгие годы ее не было в кино, что мы жили без нее, без ее «мымры», без этого голоса, убеждающего нас, что у природы нет плохой погоды! И даже трудно запоминающаяся фамилия Фрейндлих не стала помехой нашей любви, нашему признанию. А ведь все это пришло уже тогда, когда она стала не просто театральной актрисой, но театральной звездой Ленинграда.
Тем не менее в кино играла только небольшие роли, эпизоды. Это обстоятельство и заставило некогда Алису Бруновну сказать: «Мои чувства к кинематографу не имеют взаимности, я его люблю, а он меня нет…» Хотя нельзя сказать, что она так уж переживала из-за этого! Театр всегда был главной ее любовью: «Да, немножко было обидно. Но это чувство быстро проходило, потому что у меня еще с первых шагов все было как-то очень удачно и заметно. Начиная с институтского дипломного спектакля, сразу зашелестевшего по театральным ушам…» Она и сейчас больше любит.
Почему, отчего кино не замечало ее столько лет? Здесь не одна причина. Во-первых, с первых же проб ей заявляли, что у нее не киногеничное лицо. Она и сама не раз признавалась, что ее огорчала неправильная скульптура ее лица, как говорили кинооператоры. Есть нормы, которым она никогда не соответствовала. А операторы не утруждали себя лишней работой, чтобы суметь правильно показать это уникальное лицо, которое может быть очень разным и меняться до неузнаваемости при минимуме грима.
Во-вторых, долгие годы кино проходило мимо, потому что театр не оставлял сил уже ни для чего. Все 70-е были отданы сцене: в то время оба они с Владимировым были целиком поглощены рождением и становлением своего «ребенка» — Театра имени Ленсовета. «Строительство» театра занимало 24 часа в сутки.
Но это были добровольные самоотречения, вспоминает Алиса Бруновна: «Такие отречения нужны для того, чтобы работать в театре — ведь эмоциональный бункер у человека один. И если актеры слишком расточают себя в обычной жизни, излишне пылко ее проживают, то потом на сцене остается только ложечкой выскребать остатки — и выходит все очень бедненько…».
Ее, совсем еще юную, можно увидеть и узнать в молоденькой буфетчице в популярном и поныне любимом фильме «Полосатый рейс», вышедшем на экраны в 1961 году. Примерно в то же время Эльдар Рязанов пробует Фрейндлих на роль Шурочки Азаровой в «Гусарской балладе». И выносит вердикт — «ее женственность прет из любого костюма». А представляете, если бы ее звезда взошла уже тогда? Или чуть позже — в 1968 году, в «Зигзаге удачи», когда тот же Рязанов опять обратился к Фрейндлих. Увы… опять не сложилось, потому что она ждала ребенка, дочь Варю.
Но Рязанов, действительно «подсевший» на Фрейндлих, не унимался — попробовал ее и на роль Нади в «Иронии судьбы», правда, потом сказал достаточно обидное: мол, героиня должна быть просто сказочно хороша собой, так, чтобы герой мог в нее молниеносно влюбиться — а это, мол, не про Фрейндлих…
Но наконец упорному Рязанову удалось найти тот «чудный» образ, который стопроцентно подошел к Фрейндлих, — образ «мымры», преображающейся в красавицу! Это был всем известный «Служебный роман». Надо сказать большое спасибо Игорю Владимирову, отпустившему Алису Бруновну на довольно длительные съемки.
Фрейндлих загорелась ролью — и, на удивление даже самому Рязанову, не то чтобы боялась предстать в кадре, мягко говоря, не слишком привлекательной, наоборот, лично приложила руку к тому, чтобы сделать свою Калугину как можно менее женственной: «Не могу сказать, что мне это было очень трудно. Может быть, наоборот, та степень привлекательности, которая должна была появиться в результате, далась с большим трудом. Я сама выбрала себе костюм из кримплена, унылый и страшный, пятьдесят четвертого размера (тогда Фрейндлих весила около 50 кг, то есть 44-й размер). Это нисколько не испугало меня, потому что я знала, что впереди — реабилитация этой женщины…»
Она любит смотреть на горящий огонь — будь то камин, печка или свеча, и… на воду. Очень любит лес, обожает собирать букетики из полевых цветов. Одна из ее непреходящих страстей — грибы. Она даже зимой во сне видит грибной лес. Умеет не только собирать, но и солить, мариновать, суп из них варить… Когда есть возможность, любит долго спать по утрам.
«Хорошее настроение сейчас у меня бывает, когда собираюсь с дочкой по магазинам, — смеется Алиса Бруновна. — Она построила дачу, и мне нравится что-то вместе покупать. Когда Варя была маленькая, она все время строила какие-то домики и на вопрос, во что она играет, отвечала: «В уютие!» Вот и я до сих пор люблю эту игру…»
Она, как и очень многие актеры, безумно суеверна: «Я веду себя в полном соответствии с народными обычаями — в случае чего и сплевываю, и по дереву стучу, и домой не возвращаюсь, потому что знаю, что поход будет неудачный. И в черных кошек верю. А если текст роли падает на пол, что очень плохо для актера, тут же па нее сажусь. Обязательно в театре мне достанется 13-е место или в вагоне — полка с этим номером, но это число для меня счастливое…»
В жизни она редко плачет. Но может заплакать, посмотрев хороший фильм, или на спектакле, когда что-то очень растрогало. Раньше, когда была моложе, плакала от обиды. Сейчас не плачет, потому что не обижается — считает, сама не безгрешна, ищет вину в себе. Когда ей бывает стыдно, предпочитает извиниться. Даже из инстинкта самосохранения.
В ней сочетается несочетаемое — педантичность с расхлябанностью, рациональность с эмоциональностью, сила со слабостью. Наверное, в этих противоречиях и есть самое интересное, индивидуальность личности. Иногда она бывает слабой женщиной, а порой сама удивляется собственной силе. Будучи очень пластичной и отважной, за свою жизнь она сделала столько разных кульбитов и ни разу не сломала ни одной косточки!
Она по-прежнему молода душой. Но говорит, что в этом диссонансе как раз и заключена трагедия: «Когда ты много знаешь и многое накопил за жизнь, но реализовать уже не можешь — твоя физическая данность находится в противоречии с душевными потребностями и желаниями. В этом и заключена главная драма стареющего человека — когда душа не поспевает за физической оболочкой. Хочется взлететь, а уже не взлетается…»
Свою жизнь Алиса Бруновна считает счастливой, говорит, что неожиданные повороты в ее судьбе были удачными. Хотя переживания и печали тоже были. Но добавляет — как говорили умные люди, «лишь тот, кто страдал, способен умудриться душой».
Абсолютно благополучный человек и в искусстве вряд ли что-то родит. К тому же безоблачное счастье бывает, по ее мнению, только у дураков: «Моя главная ошибка в этой жизни — я слишком долгое время думала, что вся жизнь еще впереди. Что я все еще успею. И многое, может быть, упустила именно из-за этого странного ощущения. А когда оглянулась (это было лет десять назад), поняла, что впереди уже совсем ничего нет. Тогда-то и осознала, что это было ошибкой. Что жить надо было жаднее».
