Мужчина пребывал в явном миноре. Он затягивался с таким видом, как будто курил не хорошую сигарету, а палочку Коха.

Из бизнес-центра вышел курьер с характерной утепленной сумкой для доставки пиццы, молодой паренек. Видимо, он только что накормил очередных страждущих.

Паренек замешкался рядом со мной и курящим королем мира. Он копался в своей чудо-сумке и широко, даже слишком широко для того пасмурного утра, улыбался. Своим мыслям, пустой сумке, пасмурному утру — неизвестно. Эту улыбку было сложно не заметить — от нее вокруг запрыгали солнечные зайчики. Мы с мужиком заметили.

И я с удивлением обратил внимание на то, как у солидного дядьки изменилось лицо.

Оно и до того было не очень светлым. А тут совсем почернело. Как будто неуравновешенный художник внезапно взял и зачеркнул лицо человека, которое сам только что нарисовал.

Мужик смотрел на курьера с таким презрением, что от одного его взгляда тот должен был испепелиться на месте.

Эмоции, жирные, наваристые, капали на асфальт.

В шахматах есть задачи, которые составляются для разбора. Подобные жизненные сценки для меня — своего рода психологические шахматы, мне интересно их разбирать.

Я трактую этот конкретный этюд следующим образом, хотя, конечно, могу ошибаться.

Во-первых, солидного дядьку так перекосило от того, что в России в принципе неприлично быть счастливым. Если ты ходишь с унылым серым лицом с несмываемой печатью мировых скорбей, ты — свой, можешь спокойно следовать дальше в свой безысходный тупик. А если ты изволишь показывать пестрые перья радости, если у тебя, назло нам, скорбящим мировой скорбью, все хорошо, тогда предъяви документы, что ты имеешь право на радость в нашей стране.

Во-вторых, я увидел, как бегущей строкой по его высокому, наверняка начальственному, лбу пробежала реплика «да чему ты можешь радоваться, курьер!».

И дядьку можно понять. Если он, сам ОН, с его достатком, а скорее переизбытком, с его заслугами, а скорее выслугой, с его связями, а скорее цепями, добившийся в жизни всего (и даже больше, не скромничай, дядька!) не может найти повода для радости, то куда там какому-то шантрапе, принеси-подай, без бизнес-плана и, возможно, даже без планов на вечер.

Вот только счастье — это не арабский шейх, который в назначенный час подъедет кортежем к твоим дверям с многокилометровой свитой и торжественно переступит порог под гимн и аплодисменты.

Счастье — это дальний родственник из Нижних Бодунищ. Он неожиданно постучится к тебе посреди ночи с чахлым узелком, как ежик в тумане.

Для счастья самое главное — немного места в душе человека, любой свободный диванчик, на котором оно могло бы разместиться и погостить.

Очевидно, что в душе-однушке у курьера есть место для счастья. И даже много места, так что родственник из Нижних Бодунищ еще и с женой приедет.

А во дворце у солидного дядьки места нет. И не будет.

Гостевой этаж в коврах и шелках не обсуждается — это для шейха.

Если счастье не помещается у нас в кармане, значит, оно нам не по карману. Значит, мы слишком духовно бедны для него.